Что-то меня на байки попёрло, юность вспомила, полевую практику.
Дело было в конце 80-х.
Это, скорее, рассказ, чем байка.
Если среди читающих есть биологи или профессиональные спортсмены, то место, о котором пойдет речь они узнают: биостанция «Крюково» - та, что в лесу стояла на другом берегу речки Горетовки, напротив старинной спортивной базы «Горетовка», вырастившей не одно поколение советских чемпионов, тренеров и преподавателей.
Надо сказать, что место само по себе необыкновенно колоритное: на территории в пару десятков гектаров соседствуют четко разделенные между собой: тайга, роща, бор-беломошник, бор-зеленомошник и… болото. Настоящее, с неимоверным количеством клюквы болото, с трясиной и топью!
А сама биостанция стояла на солнечном пригорке, где посреди огромных сосен стояли два старых барака для проживания, деревянный лабораторный корпус и ещё одно совершенно необыкновенное здание. О нем и пойдет речь.
Здание было не просто старое, а старинное. Белокаменное, из известняка, с маленькими окошками, с двустворчатыми трехметровыми входными дверями, при этом двери были – тройные. То есть открываешь первую дверь – за ней нечто вроде тамбура и вторая пара дверей. Открываешь их – там тоже тамбур и третья! Первое, что я спросила, когда это увидела – «Это церковь?». Говорили, что эта старинная усадьба была построена чуть-ли не при Петре первом. Здание было всегда холодным и жутко тёмным. Толщина стен - чуть не метровая, а окошки – чуть не бойницы. Полы каменные, потолки – огромные. Акустика такая, что каждый шаг входящего раздавался во всех уголках. Последний, третий этаж был деревянным, с большими окнами и узорными переплётами. На последнем этаже всегда располагали лабораторию, потому что там было много света. К входным дверям здания вела довольно широкая каменная дорожка метров в 40 длиной, по сторонам обсаженная кустами спиреи. Поскольку за 70 лет их никто ни разу не стриг, эти спиреи были метра в 2,5 высотой, и образовывали как-бы зеленый туннель, смыкающийся над головой того, кто шел к зданию. Поэтому даже в самый яркий июньский день на дорожке царил мрак, а плиты дорожки покрывала зелень мха и лишайники.
С одной стороны, мы это здание любили за его необычность, но если кто-то из преподов просил что-то «принести из лаборатории, вот вам ключ», то по спине пробегал холодок от того, что предстояло в одиночку преодолеть эту дорожку, войти в огромные двери, пройти вслепую (с яркого солнца в третьих дверях вообще ничего было не видно) ещё две двери, потом в полумраке по гулкой, отчаянно скрипящей лестнице пройти три этажа, а потом проделать обратный путь! И весь этот путь слышать какие-то преувеличенно громкие собственные шаги, отражающиеся от всех стен сразу.
Выдалось тогда необычно холодное лето. Дождь лил как из ведра. Приехали мы с двумя однокурсницами на биостанцию, и тут выяснилось, что там никого, кроме руководителя практики нет: оказывается, полевую практику отменили - в распределительный щит залезла крыса и, принеся себя в жертву, обесточила БС, обеспечив всем студентам выходные ещё на неделю как минимум. И только нам троим со всего курса никто не дозвонился, чтобы об этом сообщить.
Дело было к вечеру, ехать обратно не было смысла: автобус до станции уже ушел, а пешком под дождём через ночной лес…
Короче, нам выдали раскладушки, одеяла, пару свечей, термос с чаем и ключ… от лаборатории! То есть нам, 19-летним пигалицам, предстояло втроём провести ночь в огромном, сыром, холодном и тёмном каменном мешке посреди леса. По иронии судьбы, прямо напротив окна лаборатории светила (вниз!) единственная на всю округу лампочка – там стоял столб, а на нем – фонарь-«шляпа», раскачивающийся на ветру и жутко скрипящий – он, видимо, питался от посёлка за лесом.
Забрались мы в лабораторию…
Ой, пардон, господа, продолжу чуть позже, а то муж ждёт в прихожей и рычит…
